While obscene heretics' hearts still beat, there can be no respite. While faithless traitors still live, there can be no forgiveness
После основного цикла и Рагнарека, но до нулевой отметки(примечания для себя).
читать дальше
Здание института уже показалось над рядами брошенных домов, а он так никого и не встретил. Малик двигался осторожно, тихо, но достаточно быстро, не видя причин прятаться. Его взгляд скользил чуть "ниже" реального мира накладывая на него образы "второго зрения". Пси-чумы не было видно, хотя обшарпанные стены, потрескавшийся асфальт дорожек, кривые засохшие деревья несли явный отпечаток порчи. Но порчи старой, еще до катастрофы в России. Что бы там ни произошло, оно изменило все. Сначала искаженные, как их тогда называли, взбесились, мир захлестнуло насилие. Затем, внезапно произошло нечто, отключившее психосферу от тварного мира. Все "нормализовалось". Только ненадолго. Прошло несколько лет и теперь "искажение" снова просачивалось в реальность. Что бы там ни сделали русские, оно теряло силу. Барьер размывало. Дамба рушилась. Как ни назови, мир снова катился к черту. По крайней мере так считали "незрячие". Был бы Малик таким, как те, старые охотники, когда действовал запрет на все пси-техники, он бы не сунулся сюда один. Он бы дрожал от страха на каждом повороте. Шарахался от теней. Здесь тени очень густые. Черные. Яркое экваториальное солнце заливает улицы душным палящим светом, но там куда он не попадает, скапливаются четко очерченные лужи черноты. Глупцы считают, что бояться нужно ночи. Лоа любят такие омуты. Здесь тень чернее самой темной ночи и можно скрываться, ждать и без помех разбираться с добычей. Без "второго зрения" тут не пройти. К счастью кто-то наверху сделал выводы. После возвращения порчи, появления пси-чумы, как ее знал Малик, в охотники стали набирать "специалистов". Разных сортов, в зависимости от местной специфики. Малик например знал, что бокоры вроде него весьма в цене, но крайне редки, за исключением Гаити, разумеется. Большинство ухитрялось развить "зрение", выучить пару трюков и на этом останавливались. Его арсенал был гораздо шире. Хотя, конечно, сильно зависел от местных лоа. В этом месте на помощь рассчитывать не приходилось, но и проблем не предвиделось: исследовательский институт времен первого прорыва, еще до того как начали засекречивать и запрещать все и вся, хоть и носил обозначение PSL-3, никогда не имел дело с угрозами уровня полной дельты, по крайней мере официально и был стерилизован как только стало ясно, что нужного уровня безопасности он не обеспечит. Здесь имели дело с порчей, именно ее следы и видел Малик в трещинах и выщерблинах, но это была застарелая грязь, дымчато-черный налет, не похожий на мутную пушистую плесень живой заразы или, защити Огу-Фер, на маслянистый, ощетинившийся порослью паучьих лапок, очаг пси-чумы. Все тихо и спокойно. Только запах страха, о котором говорили бродяги. Слухи о недобром присутствии ползли по фавеллам, ползли так настойчиво, что в комендатуре решили раскошелиться и позвать бокора. Никому не охота найти под боком источник заразы или логово какой-нибудь твари с той стороны. Малик тряхнул многочисленными косичками и собрался. Решетчатый забор с колючей проволокой поверху перед ним рассекала дорога, проходящая через распахнутые ворота. За воротами она выходила на пыльную асфальтированную площадку перед главным корпусом института. Остекленное крыльцо сверкало на солнце, двери были не заперты.
Разложение и упадок оставили внутри более явный отпечаток, чем снаружи. Коридоры с выложенными плиткой стенами и залитым полом давно утратили стерильную белизну. Грязь, пятна, подтеки, кучи мусора и занесенных через двери и окна листьев создавали ощущение гниения, словно здание было мертвыми останками живого существа. Бокор-охотник не сразу понял, что это чувство частично навязано «вторым зрением». Пятна остаточной порчи превратились в темные венозные прожилки, тянущиеся из темных углов. Во многих местах грязь обычная перекрывалась со следами пси-загрязнения, образуя неприятные глазу узоры и угрожающие тени-силуэты. Углубляясь внутрь, ближе к лабораторной секции Малик начал ощущать все растущее беспокойство. Для быстро закрытого и брошенного института, где не происходило никаких выдающихся происшествий, здесь было слишком много следов. Давящая атмосфера. Резкий отсвечивающий желтым, запах разложения. Не тот, что чувствуешь носом, а именно «желтый», ощутимый при помощи «второго зрения», дополняющего органы восприятия. Запах разлагающихся останков, у логова хищника-людоеда. Или чумного барака, из которого вывезли всех больных. Ядреная смесь фекалий, мертвечины, отчаяния и болезни. Не то чего ожидаешь в обычном заброшенном здании. Совсем не то. Малик потер пальцами висящий на шее мешочек гри-гри, мысленно прислушиваясь к шепоту лоа. Тишина была оглушительной. Это место молчало громче, чем древняя гробница. Строение издавало обычные звуки деформаций и сквозняков, но на «низком» уровне царило безмолвие. Он поежился, вытащил из расшитых кожаных ножен на поясе изогнутый ритуальный нож и описал в воздухе замысловатую фигуру, бормоча под нос обращение к Папе Легба. Соваться здесь на «нижний» уровень без покровительства, увольте. Но и идти дальше, не зная, что происходит, тоже не лучший выбор. Он скользнул «глубже». Показались тускло-желтые облака вони распада. Прожилки на стенах стали объемнее и начали подавать признаки, или, скорее, остатки, жизни, хотя понять, что их оставило, было все равно не возможно. И появился тонкий, еле заметный след, звенящий концентрированной злобой и дистиллированной яростью. Отзвук сфокусированного зла звучащий острием наточенного топора палача, оборвавшего множество жизней. И жаждущего продолжать. Такая черная сила могла исходить только от одного класса врагов. Малик поежился. Ему еще ни разу не приходилось сталкиваться с демоном в одиночку. Более того, такие контакты были практически запрещены. Тот, кого касались эти твари, часто становился жертвой пси-чумы. Даже не очень сильный враг мог заразить, отравить душу охотника. Превратить того в злобного психопата, одержимого безумца. Разносчика этой заразы. Фактически в своего слугу. Но прямого присутствия этой мерзости не ощущалось. Да и след был уж очень сфокусированный, целеустремленный. Не похожий на турбулентные вихри злобы и ненависти остающиеся за ними. Малик вздохнул и поднял взгляд «выше», чтобы не касаться следов своим сознанием лишний раз. Направление было примерно понятно. Непонятно было другое: даже если тварь здесь, она не могла быть источником этой тошнотворной атмосферы. Эти следы, как и темные вены на стенах, породило нечто иное. Он перехватил нож поудобнее, уперев рукоять в ладонь и двинулся дальше.
Они появились, когда он подошел к санпропускнику, ведущему в лабораторную секцию. Первый вылез из душевой, с левой стороны главного коридора. Грязный, в гнилых лохмотьях, с висящей складками кожей покрытой коростой нечистот, пигментными пятнами, пустулами и язвами. Нижняя челюсть безвольно свисала, демонстрируя необычно крупные, почерневшие обломанные зубы. Ниже ребер в лохмотьях зиял разрыв, открывающий горизонтальную прорезь похожую на ухмыляющийся рот, со свешивающимся дразнящим «языком» сизых узловатых потрохов. Под бровями чернели провалы глазниц. Это Малик увидел сразу, но отпрыгнув и всмотревшись не только в плотский облик, он понял самое неприятное. Этот бродяга, залезший сюда, то ли в поисках укрытия, то ли надеясь поживиться чем-нибудь ценным, был еще жив. Его тело было пронизано пси-чумой, которая и поддерживала его, сохраняя и наполняя силой. Его глазницы кишели движением хитиновых сочленений сотен многоножек. Черная живая масса щетинилась лесом много суставчатых ножек-усиков прощупывавших воздух и тянущихся к бокору. В его жилах кипела скверна, заставляя вены проступать на теле синюшно черными полосами, вспучивающимися и извивающимися, словно по ним тек поток насекомых. Бродяга ухватился за стену, и бетон рассыпался сухим печеньем под его пальцами. Он вцепился в нее рукой и швырнул свое тело навстречу незваному гостю. Малик вновь отпрыгнул назад и в сторону, пропуская рывок «живого мертвеца» и концентрируясь. Воля бокора начала заполнять нож, словно вода сосуд. Воля и решимость. Собранная в тугой жгут готовность остановить врага. Желание уничтожить мерзость стоявшую перед ним. Лезвие в ответ еле заметно вибрировало, откликаясь на прикосновение души хозяина, превращаясь в продолжение его сущности. Режущая кромка двоилась, отбрасывая тень своей остроты на нижний уровень, воплощая намерение того кто направлял ее. Вытравленные на полотне клинка символы замерцали пси-люминесценцией, обретая силу и смысл, пока Малик мысленно взывал к Барону. Ответа не было, но это и не требовалось. Он уже вошел в транс. Его силы достаточно, чтобы освободить душу несчастного. Да упокоит ее Барон. Живой мертвец развернулся к нему, взмахнув левой рукой. Бокор поднырнул под удар пропустив его над головой и двигаясь в противоположном направлении, уклонился от попытки схватить его, оказался у левого плеча противника и вогнал нож в область печени. Зараженный дернулся и замер пронизанный рассекающим потоком силы исходящей от ножа. Лезвие провернулось и рванулось вверх к солнечному сплетению, рассекая скрытый внутри, на тонком уровне, узловой очаг заразы, колышущийся клубком червей. Даже усиленная волей атака по жизненно важным органам не остановила бы это существо. Чума просто «изменила» бы его соответствующим образом, чтобы не терять дееспособную оболочку. Требовалось убить и болезнь и носителя одновременно. Вычистить очаг заражения даже на ранней стадии бессмысленно, чума проникала в душу и тело сразу и пускала корни везде. Подобная очистка давала легкую ремиссию, прежде чем нарождался новый очаг. Малик выдернул нож и отскочил. Зловонная жижа из раны не попала на него, но он все равно чувствовал себя грязным. Это ощущение возникло еще когда он ощутил атмосферу этого места, но сейчас как нож замарался в гнилой крови, так и его душа чувствовала прикосновение мерзости. Так человек со стыдом и ужасом замечает, что его возбуждает сцена насилия над ребенком, так муж с ужасом смотрит в глаза избитой прошлой ночью жены, так подросток, придя в себя после алкогольного угара, вспоминает, что ограбил и избил старика. След отвратительных эманаций, который нужно счистить как можно скорее. Нож от крови ржавеет. Душа от таких следов разлагается. И однажды может начаться заражение.
читать дальше
Здание института уже показалось над рядами брошенных домов, а он так никого и не встретил. Малик двигался осторожно, тихо, но достаточно быстро, не видя причин прятаться. Его взгляд скользил чуть "ниже" реального мира накладывая на него образы "второго зрения". Пси-чумы не было видно, хотя обшарпанные стены, потрескавшийся асфальт дорожек, кривые засохшие деревья несли явный отпечаток порчи. Но порчи старой, еще до катастрофы в России. Что бы там ни произошло, оно изменило все. Сначала искаженные, как их тогда называли, взбесились, мир захлестнуло насилие. Затем, внезапно произошло нечто, отключившее психосферу от тварного мира. Все "нормализовалось". Только ненадолго. Прошло несколько лет и теперь "искажение" снова просачивалось в реальность. Что бы там ни сделали русские, оно теряло силу. Барьер размывало. Дамба рушилась. Как ни назови, мир снова катился к черту. По крайней мере так считали "незрячие". Был бы Малик таким, как те, старые охотники, когда действовал запрет на все пси-техники, он бы не сунулся сюда один. Он бы дрожал от страха на каждом повороте. Шарахался от теней. Здесь тени очень густые. Черные. Яркое экваториальное солнце заливает улицы душным палящим светом, но там куда он не попадает, скапливаются четко очерченные лужи черноты. Глупцы считают, что бояться нужно ночи. Лоа любят такие омуты. Здесь тень чернее самой темной ночи и можно скрываться, ждать и без помех разбираться с добычей. Без "второго зрения" тут не пройти. К счастью кто-то наверху сделал выводы. После возвращения порчи, появления пси-чумы, как ее знал Малик, в охотники стали набирать "специалистов". Разных сортов, в зависимости от местной специфики. Малик например знал, что бокоры вроде него весьма в цене, но крайне редки, за исключением Гаити, разумеется. Большинство ухитрялось развить "зрение", выучить пару трюков и на этом останавливались. Его арсенал был гораздо шире. Хотя, конечно, сильно зависел от местных лоа. В этом месте на помощь рассчитывать не приходилось, но и проблем не предвиделось: исследовательский институт времен первого прорыва, еще до того как начали засекречивать и запрещать все и вся, хоть и носил обозначение PSL-3, никогда не имел дело с угрозами уровня полной дельты, по крайней мере официально и был стерилизован как только стало ясно, что нужного уровня безопасности он не обеспечит. Здесь имели дело с порчей, именно ее следы и видел Малик в трещинах и выщерблинах, но это была застарелая грязь, дымчато-черный налет, не похожий на мутную пушистую плесень живой заразы или, защити Огу-Фер, на маслянистый, ощетинившийся порослью паучьих лапок, очаг пси-чумы. Все тихо и спокойно. Только запах страха, о котором говорили бродяги. Слухи о недобром присутствии ползли по фавеллам, ползли так настойчиво, что в комендатуре решили раскошелиться и позвать бокора. Никому не охота найти под боком источник заразы или логово какой-нибудь твари с той стороны. Малик тряхнул многочисленными косичками и собрался. Решетчатый забор с колючей проволокой поверху перед ним рассекала дорога, проходящая через распахнутые ворота. За воротами она выходила на пыльную асфальтированную площадку перед главным корпусом института. Остекленное крыльцо сверкало на солнце, двери были не заперты.
Разложение и упадок оставили внутри более явный отпечаток, чем снаружи. Коридоры с выложенными плиткой стенами и залитым полом давно утратили стерильную белизну. Грязь, пятна, подтеки, кучи мусора и занесенных через двери и окна листьев создавали ощущение гниения, словно здание было мертвыми останками живого существа. Бокор-охотник не сразу понял, что это чувство частично навязано «вторым зрением». Пятна остаточной порчи превратились в темные венозные прожилки, тянущиеся из темных углов. Во многих местах грязь обычная перекрывалась со следами пси-загрязнения, образуя неприятные глазу узоры и угрожающие тени-силуэты. Углубляясь внутрь, ближе к лабораторной секции Малик начал ощущать все растущее беспокойство. Для быстро закрытого и брошенного института, где не происходило никаких выдающихся происшествий, здесь было слишком много следов. Давящая атмосфера. Резкий отсвечивающий желтым, запах разложения. Не тот, что чувствуешь носом, а именно «желтый», ощутимый при помощи «второго зрения», дополняющего органы восприятия. Запах разлагающихся останков, у логова хищника-людоеда. Или чумного барака, из которого вывезли всех больных. Ядреная смесь фекалий, мертвечины, отчаяния и болезни. Не то чего ожидаешь в обычном заброшенном здании. Совсем не то. Малик потер пальцами висящий на шее мешочек гри-гри, мысленно прислушиваясь к шепоту лоа. Тишина была оглушительной. Это место молчало громче, чем древняя гробница. Строение издавало обычные звуки деформаций и сквозняков, но на «низком» уровне царило безмолвие. Он поежился, вытащил из расшитых кожаных ножен на поясе изогнутый ритуальный нож и описал в воздухе замысловатую фигуру, бормоча под нос обращение к Папе Легба. Соваться здесь на «нижний» уровень без покровительства, увольте. Но и идти дальше, не зная, что происходит, тоже не лучший выбор. Он скользнул «глубже». Показались тускло-желтые облака вони распада. Прожилки на стенах стали объемнее и начали подавать признаки, или, скорее, остатки, жизни, хотя понять, что их оставило, было все равно не возможно. И появился тонкий, еле заметный след, звенящий концентрированной злобой и дистиллированной яростью. Отзвук сфокусированного зла звучащий острием наточенного топора палача, оборвавшего множество жизней. И жаждущего продолжать. Такая черная сила могла исходить только от одного класса врагов. Малик поежился. Ему еще ни разу не приходилось сталкиваться с демоном в одиночку. Более того, такие контакты были практически запрещены. Тот, кого касались эти твари, часто становился жертвой пси-чумы. Даже не очень сильный враг мог заразить, отравить душу охотника. Превратить того в злобного психопата, одержимого безумца. Разносчика этой заразы. Фактически в своего слугу. Но прямого присутствия этой мерзости не ощущалось. Да и след был уж очень сфокусированный, целеустремленный. Не похожий на турбулентные вихри злобы и ненависти остающиеся за ними. Малик вздохнул и поднял взгляд «выше», чтобы не касаться следов своим сознанием лишний раз. Направление было примерно понятно. Непонятно было другое: даже если тварь здесь, она не могла быть источником этой тошнотворной атмосферы. Эти следы, как и темные вены на стенах, породило нечто иное. Он перехватил нож поудобнее, уперев рукоять в ладонь и двинулся дальше.
Они появились, когда он подошел к санпропускнику, ведущему в лабораторную секцию. Первый вылез из душевой, с левой стороны главного коридора. Грязный, в гнилых лохмотьях, с висящей складками кожей покрытой коростой нечистот, пигментными пятнами, пустулами и язвами. Нижняя челюсть безвольно свисала, демонстрируя необычно крупные, почерневшие обломанные зубы. Ниже ребер в лохмотьях зиял разрыв, открывающий горизонтальную прорезь похожую на ухмыляющийся рот, со свешивающимся дразнящим «языком» сизых узловатых потрохов. Под бровями чернели провалы глазниц. Это Малик увидел сразу, но отпрыгнув и всмотревшись не только в плотский облик, он понял самое неприятное. Этот бродяга, залезший сюда, то ли в поисках укрытия, то ли надеясь поживиться чем-нибудь ценным, был еще жив. Его тело было пронизано пси-чумой, которая и поддерживала его, сохраняя и наполняя силой. Его глазницы кишели движением хитиновых сочленений сотен многоножек. Черная живая масса щетинилась лесом много суставчатых ножек-усиков прощупывавших воздух и тянущихся к бокору. В его жилах кипела скверна, заставляя вены проступать на теле синюшно черными полосами, вспучивающимися и извивающимися, словно по ним тек поток насекомых. Бродяга ухватился за стену, и бетон рассыпался сухим печеньем под его пальцами. Он вцепился в нее рукой и швырнул свое тело навстречу незваному гостю. Малик вновь отпрыгнул назад и в сторону, пропуская рывок «живого мертвеца» и концентрируясь. Воля бокора начала заполнять нож, словно вода сосуд. Воля и решимость. Собранная в тугой жгут готовность остановить врага. Желание уничтожить мерзость стоявшую перед ним. Лезвие в ответ еле заметно вибрировало, откликаясь на прикосновение души хозяина, превращаясь в продолжение его сущности. Режущая кромка двоилась, отбрасывая тень своей остроты на нижний уровень, воплощая намерение того кто направлял ее. Вытравленные на полотне клинка символы замерцали пси-люминесценцией, обретая силу и смысл, пока Малик мысленно взывал к Барону. Ответа не было, но это и не требовалось. Он уже вошел в транс. Его силы достаточно, чтобы освободить душу несчастного. Да упокоит ее Барон. Живой мертвец развернулся к нему, взмахнув левой рукой. Бокор поднырнул под удар пропустив его над головой и двигаясь в противоположном направлении, уклонился от попытки схватить его, оказался у левого плеча противника и вогнал нож в область печени. Зараженный дернулся и замер пронизанный рассекающим потоком силы исходящей от ножа. Лезвие провернулось и рванулось вверх к солнечному сплетению, рассекая скрытый внутри, на тонком уровне, узловой очаг заразы, колышущийся клубком червей. Даже усиленная волей атака по жизненно важным органам не остановила бы это существо. Чума просто «изменила» бы его соответствующим образом, чтобы не терять дееспособную оболочку. Требовалось убить и болезнь и носителя одновременно. Вычистить очаг заражения даже на ранней стадии бессмысленно, чума проникала в душу и тело сразу и пускала корни везде. Подобная очистка давала легкую ремиссию, прежде чем нарождался новый очаг. Малик выдернул нож и отскочил. Зловонная жижа из раны не попала на него, но он все равно чувствовал себя грязным. Это ощущение возникло еще когда он ощутил атмосферу этого места, но сейчас как нож замарался в гнилой крови, так и его душа чувствовала прикосновение мерзости. Так человек со стыдом и ужасом замечает, что его возбуждает сцена насилия над ребенком, так муж с ужасом смотрит в глаза избитой прошлой ночью жены, так подросток, придя в себя после алкогольного угара, вспоминает, что ограбил и избил старика. След отвратительных эманаций, который нужно счистить как можно скорее. Нож от крови ржавеет. Душа от таких следов разлагается. И однажды может начаться заражение.
@темы: Охотники, творчество